– Я тоже предан Генриху!

Женевьева нетерпеливо тряхнула головой.

– Тристан долго верой и правдой служил Генриху, и они очень близки. Если Тристан умрет, то король передаст Эденби другому.

– Мне!

Она вздрогнула, ибо внезапно увидела на лице своего старого друга выражение хитрости и коварства.

– Гай, я не…

– Женевьева, Женевьева, я никогда не был дураком! Клянусь, я скоро освобожу тебя! Не бойся. Я могу быть сильным и быстрым, будь терпелива, любовь моя, и жди меня!

– Гай, пожалуйста, это безумие! Пожалуйста, не делай ничего! Эденби процветает и людям хорошо живется, я не хочу чтобы снова кто-то подвергался опасности! Гай, ты не должен…

Внезапно он рванул ее за руку, и она быстро сообразила, что ей следует замолчать. Он встал и поднял ее, и неожиданно отпустил, Женевьева стояла, боясь шелохнуться, потому что со страхом догадывалась о причине такого поведения Гая.

Она услышала шаги, гулко раздававшиеся под сводами часовни, неумолимо приближавшиеся к ним.

Женевьева боялась обернуться, но у нее не было иного выбора. Смертельно бледный Гай смотрел поверх ее головы.

Наконец она обернулась. Перед ней был Тристан, высокий и величественный, в пурпурном плаще, прихваченном на плече брошью с эмблемой, недавно вошедшей в моду – белая роза, переплетенная с красной. Он стоял с непокрытой головой, положив руки на бедра, и с таким суровым выражением смотрел на нее, что Женевьева не смогла сдержать дрожь. Она с отчаянием спрашивала себя, что он услышал из сказанного ими.

И подумала, ведь он может решить, что она планировала эту встречу с Гаем.

Тристан неожиданно улыбнулся и поклонился. Его улыбка была холодной и пугающей, она совсем не коснулась темных провалов его глаз.

– Миледи, сэр Гай.

– Тристан…

Почему она заговорила, ведь он ни о чем не спрашивал. Ее голос, казалось выдавал ее вину.

Улыбка Тристана стала шире, и он перевел свой взгляд на Гая, потом шагнул вперед, взял ее за руку и почувствовал, что Женевьева не просто дрожит, но ее колотит, словно осенний лист на ветру.

– У вас красная щека, миледи.

Никогда не доводилось ей слышать столько угрозы в его спокойном ровном голосе.

– Я упала, – быстро солгала она. – Я хотела навестить могилу моего отца, но поскользнулась, пытаясь поцеловать его мраморную щеку.

Тристан обошел ее и посмотрел на статую. Затем, снимая перчатки, пристально глянул на Гая.

– Так и было, сэр Гай?

Тот начал отвечать, не спуская с Тристана внимательных глаз.

– Я подошел, чтобы помочь леди Женевьеве, когда та упала. Именно так и было, ничего больше, милорд.

Тристан кивнул им обоим и снова улыбнулся той холодной улыбкой, которая заставляла дрожать Женевьеву. Если бы можно было убивать взглядом, то они давно бы уже лежали в агонии!

Он не спеша провел пальцами по каменному лицу Эдгара Эденби и подошел к могиле Акселя. Прикоснулся к мраморному изображению и снова посмотрел на Женевьеву.

– Красивый молодой человек. Жаль, что он погиб, – холодно произнес Тристан.

– Да, – также холодно ответила Женевьева. Она не станет дрожать пред ним, здесь рядом с могилами своего отца и жениха!

Она смело шагнула вперед и нежно провела пальцами по каменным губам. И слезы навернулись на ее глаза.

– Он не любил сражаться, – тихо сказала она, – он верил, что если тем, кто хочет войны, дать возможность убивать друг друга, то на земле воцарится мир и покой. Он предлагал нам остаться в стороне от этой междоусобицы, но он должен был поддерживать моего отца, своего лорда, которому всегда был верен. Он был очень храбрым.

– Да, как и все в Эденби, – ровно сказал Тристан, и повернулся к Гаю, – Генрих должен быть благодарен вам, сэр, за то, что вы перешли на его сторону и так храбро сражались.

Гай не ответил. Тристан схватил Женевьеву за запястье.

– Мы отъезжаем теперь же, миледи!

– Теперь!

– Да, миледи, – он слегка наклонил голову. В голосе его все еще были гневные ноты, в прикосновении она чувствовала еле сдерживаемую ярость.

– Тесс сложила мои вещи. Зимний день короток, нам нужно проехать много миль до первого ночлега. Милорд, я полагаю, что вы готовы к тому, чтобы выехать?

Тот кивнул. Тристан пошел к выходу, крепко держа Женевьеву за руку и гремя сапогами по каменному полу.

Отряд уже собрался во дворе. Леди Эдвина стояла в дверях со старым Грисвальдом, Мэттью и несколькими другими словами, собираясь поднести прощальный кубок.

Тристан не выпускал руки Женевьевы, пока они не вышли во двор. Гай молча следовал за ними, и Женевьева не осмеливалась глянуть в его сторону.

Лорд Гиффорд подошел к ней и вежливо сказал, что ему очень хотелось бы увидеть ее снова. Томас Тайдуэлл по-братски обнял и поблагодарил ее за оказанное гостеприимство. Женевьева только слабо улыбнулась в ответ, ибо знала, что Тристан может возразить, что это вовсе не ее заслуга.

Эдвина стояла рядом, печальная от того, что они так скоро уезжают. Тристан был мрачен, даже обращаясь к Эдвине, он сказал, что погода начинает портиться и им нужно наверстать упущенное время, потом вскочил на Пирожка и конь резво скакнул в сторону Женевьевы. Тристан пристально посмотрел на нее сверху, в его глазах все еще читалось обвинение. Она ответила ему твердым взглядом. Он холодно поклонился.

– Миледи, вы несвободны больше, – он глянул поверх ее головы и обернувшись, Женевьева увидела Тибальда, стоявшего, скрестив руки на груди.

И ее сердце, казалось, перестало биться. Теперь ее снова будут держать взаперти. Тибальд получил приказ. Возможно, что он будет спать у ее дверей, время от времени меняясь местами с Роджером де Трейном.

Она обернулась и посмотрела на Тристана, облизывая сухие губы и попыталась что-то сказать ему:

– Тристан, я не…

Он низко наклонился к ней и хрипло прошептал:

– Миледи, берегитесь, если я снова застану вас с ним, то отхлещу плетью с превеликим удовольствием. А его, клянусь, убью. Берегитесь, я предупредил вас.

Он выпрямился и крикнув, поднял руку. И отряд стуча подкованными копытами, проскакал к воротам замка.

Во время путешествия в Лондон, Тристан старался находиться в компании лорда Гиффорда, и избегал сэра Гая.

Его гнев был настолько силен, что по ночам он долго не мог уснуть, лежа с открытыми глазами и едва сдерживаясь, чтобы не встать, не разбудить Гая и не избить его голыми руками.